Исчезновение - Страница 7

Когда мы проснулись, то рассвет уже пролил кровь над горизонтом, и мы побрели по лесу, будто утомленные фантомы, затем через Рансом-Хилл и через улицы Френчтауна на Шестую Стрит к нашему дому.

На следующий день, когда я выкладывал апельсины в симметричную пирамиду в овощном отделе «Дондиерс-Маркета», Пит принес мне газету «Монумент-Таймс». Мы нырнули за угол, чтобы нас никто не видел, и стали на колени около картофельного контейнера.

- Смотри, - шептал Пит, раскрывая титульный лист газеты передо мной на полу.

Я слышал позванивание кассового аппарата и голос мистера Дондиера, принимающего по телефону заказ от миссис Теллер с ее одиннадцатью детьми.

Заголовок на ширину всего газетного листа кричал:

...

КЛАН. МЕСТНАЯ БАНДА.

СТОЛКНОВЕНИЕ У ПРУДА.

И ниже:

Вчера вечером тайному ритуальному сборищу местных активистов «Ку Клукс Клана» воспрепятствовала группа жителей города Монумента.

По неофициальным данным, несколько человек пострадали, но никто не обратился за медицинской помощью.

Казалось бы, исчезнувшая в двадцатые годы агрессивная организация в последние месяцы вдруг возникла и разрослась снова.

Глава Муниципальной Полиции Генри Стоу заявил сегодня, что «мы не допустим существование Клана в нашем городе…»

- Разве это не здорово, Пол? - шептал мне на ухо Пит. - Мы были там. И мы участники событий.

Я еще раз перечитывал газетную статью и мысленно возвращался на пляж, когда охранник в черном балахоне направлял на меня ружье, когда мне было больно и страшно, и когда я молился в ожидании смерти. Но этого не произошло. Душная жара под навесом «Дондиерс-Маркета», мои костлявые колени в опилках на каменном полу, и я содрогнулся лишь от одного воспоминания о моем избавлении, свершившемся только по счастливой случайности.

Не думал, что на пляже Мокасинских Прудов вечером в ту пятницу я впервые исчезну.

------------------------------------

Тем летом я превратился в шпиона, пытаясь разгадать множество тайн и загадок. С головой погружаясь в горько-сладкий шпионаж, я уединялся и наблюдал, подслушивал из-за угла, кто и о чем говорил, выслеживал тени, существующие лишь в моем воображении, чтобы добиться, наконец, самой приятной из всех целей - моей тети Розаны.

Я сосредоточил все свое внимание на доме своего дедушки на Восьмой Стрит, потому что она заняла запасную спальню, которую обычно держали свободной для гостей из Канады. Кухня дедушкиного дома редко пустовала и поэтому не знала тишины. Стулья у большого стола обычно были кем-нибудь заняты. Дедушка восседал в кресле-качалке возле большой черной печи, в то время как моя бабушка - женщина-воробушек мелькала то здесь то там, следя за убегающим кофе, разрезая на кусочки пирог, готовя ужин и обед. И было неудивительно, что где-то посреди дня ей нужно было лечь поспать.

И я чуть ли не поселился в их доме, держа ухо в остро, когда начинались беседы за кухонным столом, скрываясь там, где меня никто не видел. Однажды, когда тети не было дома, я забрался в ее комнату и безо всякого зазрения совести начал рыться в шуфлядках ее стола. В куче ее нижнего белья мне попались шелковые трусики. Я приложил их к щеке, и меня укутал аромат ее духов. От этого запаха у меня закружилась голова, потому что я уже давно был болен любовью к ней и тоской.

Я всеми способами пытался узнать о ней все, и упивался ее бытием всякий раз, когда предоставлялась такая возможность, наслаждаясь чудесами ее тела. Это было пыткой, быть там же где и она, и я пытался смотреть на нее и в то же самое время не смотреть. Мои глаза скакали повсюду, но каждый раз возвращались к ней. Сердцебиение учащалось, и все мое тело начинало лихорадить. Мои глазные яблоки изнутри начинали печься и щипаться. Всякий раз, когда наши глаза встречались, словно я подпадал под влияние ее гипноза. И когда мне удавалась оторвать от нее глаза, то мне становилось страшно. Я боялся, что она может прочесть мою душу, вникнуть в мои мысли о ней – столь ужасные и прекрасные.

Как-то вечером после ужина, когда я сидел в спальне и читал книгу, я услышал в разговоре отца с матерью имя тети Розаны, которое застряло в моих ушах.

- Ей не надо было возвращаться, - сказал отец. Где-то минуту по радио звучала песня «Эмос и Энди», затем после последних аккордов оркестра из кухни снова вернулись ко мне слова отца.

Осторожно встав с кровати, я проскользнул к двери, стараясь не шуметь.

- Но ее дом во Френчтауне, Лу, - говорила мать. - Почему ей не надо возвращаться домой?

- Там, где она - всегда много неприятностей, - сказал он настойчивым голосом, который я редко слышал в свой адрес.

- Люди доставляют ей неприятности, - как всегда мягко ответила мать, но в ее голосе тоже было упорство. - Ты же знаешь ее…

- Да, хорошо знаю. Она не может сопротивляться кое-чему в чьих-нибудь штанах.

- Нет, Лу, ты неправ. Ты не справедлив. Ее сердце, столь же велико, как и мир. Но ей попадаются плохие люди, которые затем ее бросают.

- Почему она не может быть, как и другие девушки? Как ее сестры? Пойти работать на фабрику, познакомиться с хорошим мужчиной. Вместо этого, она ничем не хочет заниматься.

- Это не так, Лу. И ты это знаешь. Ладно - не святая, но…

Предложение не было закончено, так как Арманд и сестрички-близнецы ворвались в дом. Беседы в нашей семье редко достигали собственного конца. Их всегда что-нибудь прерывало: будь то чей-нибудь приход или уход, или внезапная необходимость что-нибудь делать. Хуже всего было то, что ни один из разговоров родителей не был дослушан мною до конца.