Исчезновение - Страница 30

Однако по Джулю не было видно, что он в восторге от новой школы.

- Я ненавижу это место, - объявил он. Его красивое лицо внезапно сморщилось и стало кислым, когда он метнул свой подбородок в направлении красно-кирпичной «Сайлас Би», откуда через распахнутые двери вылилась наружу сотня или больше детей.

Когда я не ответил, он добавил:

- А ты?

Я просто пожал плечами, не собираясь предавать его.

- Мы для них чужие, - продолжил он. - И никогда для них своими не станем. - Он имел в виду, что мы поступили в эту школу лишь в девятом классе, приезжая в Верхний Монумент из Френчтауна, - Здесь все вместе учатся с самого первого класса, а классный руководитель назвал Раймонда ЛеБланка канаком - в худшем смысле этого слова. Он будто грязью его облил, обозвав так.

- У нас красивая классная руководительница, - сказал я. - Она любит кино. Она посмотрела каждую серию «Всадника-Призрака». О, господь, Сестра Анжела думает, что пойти в кино – это грех, простительный грех посреди недели, а в воскресенье – вообще смертный.

- Передо мной сидит еврейка, - сказал Джуль. - Ее фамилия – Штейн, а ее отец владеет фабрикой «Венити» [«Тщеславие»]. Все женщины покупают их причудливую одежду. Она посмотрела на меня и сморщила нос, будто я – кусок дерьма…

- Уроки меняются один за другим, и это – здорово, - предложил я, подумав о том, что ему не к чему будет придраться, если говорить об этой особенности учебы в «Сайлас Би». - День пролетает незаметно…

- Еда в кафе – просто отрава. Терпеть не могу овощной суп. И сандвич был ужасен, в лососе попадались кости…

- И они выпускают школьный журнал, - сказал я. – Литературный журнал. Любой может предложить рассказ, и его напечатают, если будет достаточно хорош.

Джуль остановился и повернулся ко мне.

- Ты – канак, Пол. И я не думаю, что твои рассказы подойдут для них.

- Да, ладно тебе, - сказал я. – Не упусти случай.

Мы оба шли молча. Мне захотелось рассказать ему о первой своей встрече с протестантом в этот день, но не осмелился. Сразу после того, как Мисс Валкер сделала перекличку, проверив посещаемость, мой учебник по математике упал на пол, издав унылый глухой стук. Нога сидящего позади меня парня попыталась отпихнуть его в сторону, но рука потянулась к его щиколотке, чтобы остановить ее несильным ударом. И, когда я обернулся, то увидел, кто предотвратил пинок. Это был сам Эмерсон Винслоу. Никогда прежде я не встречал кого-либо с такой фамилией. Он улыбнулся мне и лениво подмигнул, закрыв и открыв один глаз, сказав этим: «Будь осторожен, будь то одна нога или даже пять - это уже не шутка». Прядь белокурых волос упала на его лоб. Я еще не видел прежде такого свитера, как у него. Бежевый, мягкий и даже не вязанный из шерсти, а гладкий, будто растаявшая ириска. Я никогда еще не встречал никого, кто вел бы себя столь непосредственно, вяло и непринужденно. Если бы вдруг взорвалась бомба, то я мог быть уверен, что с Эмерсоном Винслоу не случилось бы ничего, он бы просто стряхнул с себя пыль и равнодушно отошел, лишь немного удивившись произошедшему.

Но я не стал упоминать Эмерсона Винслоу или что-нибудь еще о «Сайлас Би» при Джуле, когда он шел рядом в центре города Монумент, мимо парка и всех этих статуй, пока мы не дошли до железнодорожных рельсов и семафоров, за которыми начинался Френчтаун.

Когда мы подошли к углу Пятой и Вотер-Стрит, я заметил своего дядю Аделарда. Он стоял, прислонившись к почтовому ящику, его шляпа также была надвинута на глаза, а синяя косынка повязана вокруг его шеи. Он не подал мне ни каких знаков, но я знал, что он ожидает именно меня.

В течение последней недели лета и первых дней осени, дядя Аделард подробно рассказывал мне об исчезновении. Это совсем не напоминало инструкции, но он объяснил мне все, что я должен был знать. Я чувствовал, что он говорит неохотно, но понимал, что за этими словами что-то стоит. Мы прогуливались по улицам Френчтауна, время от времени останавливаясь, чтобы присесть на скамейку. Мои вопросы не прекращались, за ними следовали его ответы. И даже по сей день во Френчтауне можно найти места, которые навсегда оказались связаны с памятью о дяде Аделарде и о том, о чем мы с ним говорили.

Мы сидели с ним на ступенях, ведущих к входу холла имени Святого Джина, расположенного на Четвертой Стрит, из открытых окон которого доносились звуки ударов друг о друга биллиардных шаров:

- Как вы узнали, что я именно он, дядя Аделард?

- Свечение, Пол. Мне об этом сказывал дядя Феофил - о том, что нужно наблюдать за свечением вокруг тела. Он сказал, что племянник, способный исчезать, покажет мне себя именно этим свечением. Так же, как исчезатель в следующем поколении покажет это тебе. Как-то вечером, когда ты был всего лишь младенцем, я побывал дома у твоих матери и отца. В течение нескольких минут мы с тобой были одни: твоя мать мыла посуду, а отец заполнял нефтью бак для отопительной печи. Я взял тебя на руки и увидел, как светится твоя кожа, будто свет проходит через твои вены. И, конечно, я уже знал, что это ты. И тогда я начал ждать. Со времени, когда появляется свечение и наступают признаки исчезновения, может пройти много лет. С тобой это произошло в тринадцать. Со мной – в шестнадцать. Со следующим - кто знает, когда? Так что ты должен наблюдать и ждать, Пол.

- Но если предположить, что я не увижу свечения, если я не окажусь там, где появится младенец, который в будущем сможет исчезать?

- Тогда что-нибудь тебя обязательно к нему приведет. Я не могу знать, как это случится, но я полагаю, что это обязательно произойдет. Что-то привело Феофила ко мне на ферму в Канаде. Что-то привело меня к тебе в этом году. Я был в Линкольне, штат Небраска, и я автостопом стал перебираться с фермы на ферму, по пыльным дорогам, по бескрайним равнинам, на север. И я как раз приехал, когда ты начинал исчезать. Как я об этом узнал? Не могу тебе сказать, но я узнал. И я вернулся в город, сел на поезд и поехал на восток. Используя исчезновение, чтобы незаметно пробраться в вагон и не встретить при этом кондуктора. И как раз я прибыл вовремя.