- Это все?
Он кивнул.
Я поднял руку и проводил ею перед глазами: ее не было видно. Я осмотрел место, где должна была быть моя рука, где она ощущалась, но ее не было.
Дядя Аделард пристально посмотрел на меня и затем удовлетворенно кивнул:
- Замечательно. Совершенное исчезновение.
- Почему ты называешь это «исчезновением»?
- Потому что ты исчез. Это как цвет, ушедший с выцветшей материи…
Я задрожал от холода и сложил руки на груди, пытаясь уберечь остатки тепла, и почувствовал рубашку, ее шероховатую хлопковую ткань и пуговицы.
- Моя одежда, - сказал я. - Они также исчезла, вы ее не видите, не так ли?
- Нет. Не видно ничего в пределах поля энергии твоего тела, даже наручные часы или кольцо на пальце, все исчезает вместе с тобой. Но то, чего ты коснешься или возьмешь в руки, будет видимым, - его глаза сузились. - Тебе холодно, ведь так?
- Да, - ответил я. - Будто внезапно наступила зима.
- Холод будет оставаться с тобой на протяжении всего твоего исчезновения, но через несколько минут ты привыкаешь к этому, приспосабливаешься. И, запомни, не всегда будет так трудно исчезнуть. Да, каждый раз будет пауза и вспышка боли, но это будет происходить настолько быстро, что иногда вскользнешь в исчезновение легко и незаметно, как нож в масло…
- Как долго может длиться исчезновение?
- Сколько хочешь. Пока на это есть силы.
- Я боюсь, дядя Аделард.
- Чего?
- Всего. Двигаться. Ходить. Прямо сейчас, я боюсь потерять равновесие и упасть, если пойду. Звучит странно?
Он закачал головой и улыбнулся.
- Это только в первый раз. Попытка идти невидимыми ногами. И ты не знаешь, есть ли они у тебя на самом деле? Но поверь мне - есть, и себе тоже.
Я глянул вниз и не увидел ничего. Лишь пустота. Хотя тело сохранило вес, я почувствовал легкость, будто могу подпрыгнуть и воспарить по воздуху.
- Сделай шаг, другой, - предложил он.
Это было похоже на шаги годовалого ребенка - шаткие, неровные, мое неуравновешенное тело искало баланс, будто я шел по натянутому канату, который не видел. Я взялся рукой за спинку стула для уверенности и удивился твердости древесины в моей ладони. Ведь дядя Аделард обещал, что стул должен остаться видимым.
Пройдясь по комнате, я почувствовал себя уверенней. Я подошел к окну и выглянул на Восьмую Стрит, на мир, который показался мне очень далеким. Осторожно перемещая ноги, я приблизился к дяде и остановился в нескольких футах от него.
- Некоторые предосторожности, Пол. Иногда, исчезновение наступает нежданно, само. О чем тебя может предупредить внезапно прекратившееся дыхание, что означает, что вот-вот наступит пауза. У тебя не будет достаточно времени перед началом исчезновения. Если ты среди людей, то нужно уйти, изолироваться как можно быстрей. Исчезновение также лишит тебя энергии, и ты почувствуешь себя смятым и утомленным. Тебе не так уж много лет. Возможно, когда станешь старше, будет легче. Чем больше длится твое исчезновение, тем больше сил теряет твой организм.
Он задержал поднятую руку в воздухе, будто задерживая меня, возможно ощутив возросшую во мне панику.
- И еще одно правило, - сказал он. - Как можно дальше держись от фотокамер. Лучше не иметь своего изображения на фотоснимке, когда ты не исчез. Камера тебя не увидит, а в другой момент ты появишься в кадре, но голый, без одежды. Многое я не могу тебе объяснить, с чем приходится столкнуться при исчезновении, Пол, и это - одно из них. Фотография фиксирует воздействие света на фотопластинку, и, возможно, ты находишься где-то за его пределами. Я не знаю. Ты должен избегать собственных фотографий…
- Та фотография в альбоме, дядя. Вы сказали мне, что это была шутка, - напомнил я ему.
- Да - шутка. Тогда. Я исчез до того, как фотограф открыл затвор. Но я узнал позже, случайно, что я не появился в кадре…
Стоя перед ним в этом странном новом для меня состоянии, когда я существую и вместе с тем отсутствую, когда я прозрачен, а в моей голове кишат правила и предосторожности. И мне захотелось крикнуть: «Освободите меня из этого, удалите исчезновение, помогите пробудиться от этого кошмара».
Как будто услышав мою тихую просьбу, он сказал: «Возвращайся, Пол. Выйди из исчезновения».
Я вдавил себя в невидимый барьер. Мои кулаки сжались со всей силой, что-то меня толкнуло, и наступила пауза, снова застав меня в странном пространстве между светом и тьмой. Затем последовала остановка дыхания и паника, растущая в моей плоти, а затем вспышка боли, как будто через все мое тело был пропущен тугой провод, через который пропустили электричество. Это было бесконечно и мучительно. В точке, где я собрал вскрикнуть, боль прекратилась, пауза закончилась, воздух заполнил мои легкие, а холод исчез.
Внезапно я вернулся в свое тело. Оно целое и невредимое, видимое, тут и сейчас, Пол Морё, в арендуемой квартире на втором этаже дома моего дедушки на Восьмой Стрит. Все так же, как и прежде.
Но на самом деле уже не так.
И, как прежде, уже не будет никогда.
- Почему Вы выбрали меня? - спросил я, когда мы с дядей Аделадом вдвоем шли по улицам Френчтауна, кивая в ответ здоровающимся людям, проходящим мимо, и остановились, чтобы посмотреть, как миссис Понтбрайнд развешивает на веревках выстиранные рубашки и штаны, шатающиеся на ветру, будто надетые на невидимых детей - детей в исчезновении.
- Я не выбирал тебя, Пол, - сказал дядя, когда мы перешли Седьмую Стрит.
- Но вы сказали, что на сей раз пришли к нам домой именно ко мне, - попытался я уточнить любым способом, чтобы получить нужный ответ. В течение недели, с момента, когда я осознал суть исчезновения на нашей веранде, я был в смятении под напором мыслей и эмоций. Он сказал, что это был особый день, который он с нетерпением ждал, чтобы объяснить все в назначенное время. Он попросил полного доверия, и чтобы исчезновение между нами осталось тайной.