Я продолжал писать, пока моя рука и плечо не онемели от боли.
И слова иссякли.
Я почувствовал себя истощенным, будто перед этим бежал очень долго и без остановки. Я считал написанные слова. Две тысячи триста три.
Я вышел на веранду и повернулся лицом к прохладному бризу, принесенному дождем. Перегнувшись через перила, я начал звать: «Пит… Пит…»
Ответа не последовало, лишь только слабое эхо моего голоса, вернувшееся из тихого безлюдного квартала. Дождь не прекращался. Непрерывные струи спускались с небес, затушевывая контуры домов и деревьев, маленькие фонтаны брызг на мостовой мягко переливались в ручьи, бегущие по желобам вдоль тротуара.
Я услыхал шаги, сперва на ступеньках деревянной лестницы, а затем на веранде нижнего этажа. Они остановились.
- Пит? - снова крикнул я.
Снова никакого ответа, но кто-то поднимался по лестнице.
Дождь шуршал в моих ушах, и шаги приблизились.
- Пит, выходи.
Но Пит не появлялся. Вместо него вышел дядя Аделард в мятой пыльной шляпе, запятнанной каплями дождя, которую он низко надвинул на лоб, и его глаза были скрыты под краями ее полей.
- Никого нет дома, дядя Аделард, - сказал я. - Только я один.
Он выдвинул кресло-качалку, в котором летом мой отец после работы всегда отдыхал в ожидании ужина, снял шляпу и бросил ее на пол. Синяя косынка была повязана вокруг его шеи, как у ковбоев в кино. Или как у бродяг или бездельников, мог бы сказать дядя Виктор.
- Правильно, - сказал он. - Я пришел, чтобы поговорить с именно с тобой.
- Со мной? - спросил я, не слишком веря своим ушам, но меня заинтриговало его внимание ко мне.
- Да, Пол, - подтвердил он, пододвинув кресло ближе к стене, чтобы меньше мокнуть под дождем.
Я вспомнил о рассказе, который начал писать и подумал, хватит ли мне духу показать ему его, поймет ли он то, что я пробовал выразить на бумаге.
Подойдя к перилам, я осторожно сел на пропитанную влагой древесину. Мы молча сидели какое-то время. Сырость перил просочилась через мои штаны. Вокруг было невообразимо тихо, и если бы не шелест дождя, что это бы походило на выключенное звуковое сопровождение какого-нибудь кинофильма.
О чем он хотел со мной поговорить?
Мне всегда было трудно, находясь рядом с кем-нибудь, соблюдать молчание, и я начал качать ногами, будто, сидя на шатких перилах, чувствую себя неустойчиво.
И мне удалось нарушить молчание. Интересно, смог бы я первым начать об это говорить?
И что удивительно, он начал именно с этого.
- Ты знаешь ту семейную фотографию, на которой все еще в Канаде, перед отбытием в Штаты?
Я кивнул, не веря своему голосу.
- Я хочу поговорить с тобой именно о ней, - сказал он, и проникновенно посмотрел на меня своими сверлящими глазами. - Вот почему на сей раз я здесь.
- Я видел ее тысячу раз - сказал я, изучая его лицо, морщины вокруг его рта, темные мешки под его глазами, так похожие на синяки. - Меня всегда это удивляло.
- И что тебя в этом удивляет, Пол?
- Ладно, вы, как предполагается, должны быть на снимке. Здесь есть все: Memere и pepere, мой отец, все дяди и тети - все кроме вас…
- Да, все кроме меня, - его голос был грустным, задумчивым.
И, набравшись всей своей храбрости, я сказал:
- Это - великая тайна, дядя Аделард, притом для каждого. Вы и эта фотография. Я имею в виду, присутствовали ли вы там или нет? Или это лишь шутка?
- Это была шутка, Пол.
- О…
- В чем дело? - спросил он. - Похоже, ты разочарован.
- Это бред, дядя Аделард, но я всегда надеялся, что это - не шутка, что вы лишь не попали в кадр, что вы… - мои слова вылетали изо рта и звучали уже совсем по-дурацки.
- То, что я исчез? - спросил он. - Растворился в воздухе?
Я кивнул, мои щеки налились краской, и я сам себе показался смешным.
- Но я исчез, - сказал он.
- Как? - спросил я, подмигнув.
- Исчез.
- Но вы сказали, что это была шутка.
Или он просто разыгрывал уже меня одного?
- Это была шутка, Пол. Лишь за день или два перед визитом фотографа мне стало ясно… - теперь он изворачивался, чтобы отказаться от своих слов. Он нахмурился и снова посмотрел на струи падающей с неба воды.
- И что вам стало ясно, дядя Аделард?
Мой голос зазвучал еще более странно на этой веранде. Я уже это знал?
Дождь усилился, зашипел, ударяя каплями о землю. Я уже смотрел не на него, а на шпили собора «Сан Джуд». Они были окутаны в дымку и едва проглядывали над крышами деревянных трехэтажек. Я вслушивался в другие звуки, скрываемые дождем - автомобильный гудок, лай собаки, крик птицы, шаги, голоса - хоть что-нибудь, но не было ничего. Мы с дядей Аделардом были одни на свете.
- Пол, - позвал он.
Я продолжал смотреть на шпили, утопающие своими концами во влажном сером небе.
- Пол, - снова окликнул он.
Я неохотно повернулся к нему.
Его не было.
Я посмотрел на кресло, в котором он сидел. Это было свободно. Его шляпа все еще была на полу около кресла. Кроме меня на веранде никого не было. Но я не слышал его удаляющихся шагов, ведущих по полу и вниз по лестнице. Все же я не чувствовал, что на веранде я был один. Я чувствовал его присутствие, будто он спрятался, недоступен для глаз, но где-то рядом. И я также чувствовал, что его глаза впились в меня, изучали, наблюдали за мной.
Я моргнул глазами, и он снова был здесь.
Он сидел в кресле, ноги крест на крест, руки свернуты на коленях, косынка вокруг его шеи.
Моментом до его появления воздух около кресла вспыхнул, будто тысяча звезд сошлись в одну, столкнувшись и распавшись от взрыва блеска. Из этого блеска, появился дядя Аделард.